Когда Иртыш рыдал в лучах заката,
Ночь опустилася над нашею судьбой.
Прости меня, но я невиноватый,
Что ты ушла, как говорится, в мир иной.
В тот день аванс мы с другом получили
И, чтоб немножечко облегчить кошельки,
В пивбаре мы, как патриоты Чили,
Добыли пиво и гнилые шашлыки.
Потом еще чего-то где-то взяли
И осушили это дело натощак,
А закусь взяли с Вадькой на вокзале
И в том же поезде коньяк за четвертак.
Нам проводник помог достать и выпить,
Сам все какие-то нахваливал края.
Потом сказал: «Вообще не поздно выйтить,
Через минуту будет город Бития.»
Нас в Битие маленечко побили,
Но наши денежки осталися при нас.
Сознанье наше, так сказать, определили…
За что незря предупреждал товарищ Маркс.
Я помню все, хоть, правда, и в тумане —
Сперва был порт, потом — автовокзал.
Вино и женщины плескались в ресторане,
Куда швейцар нас почему-то не впускал.
И вот когда Иртыш в лучах заката…
Ночь опустилася и я пришел домой,
Как плакал я в подол твово халата
Скупой и нежною мужицкою слезой!
«А-ну, дыхни!», — сказала ты сердито.
Я сделал вдох — как часто обдурял.
Тебя ж обдало чем-то ядовитым,
Хоть я ту флягу… Я в тот день не потреблял!
«Дыхни еще!», — воскликнула Татьяна.
А че дыхать? Сама понять должна —
Ну был аванс… Ну я маленько пьяный…
Дыхнул и — мертвою вдруг рухнулась жена!
Мне будет суд, ведь Таня в мире теней
Там за толкучечкою будет почивать.
Где прокурор? Я с ваших позволений
Поправлю холм ее, годочков через пять.
Судите меня, о, судьи дорогие!
Я о пощаде не прошу и не молю!
Пусть призадумаются многие другие
За жизнь нетрезвую, алкашечью мою.
Мне страшен суд, тюремные одёжи,
А, может, мне еще и сделают расстрел.
Одно прошу: учесть, однако, все же —
Она: «Дыхни мене!», а я ведь не хотел!