Стреляли не в тебя. Но пуля — дура.
Она летит, себя воображая
То звонкою стрелой, то вольным ветром,,
То бабочкой, порхающей над лужей,
То птицей, быстрокрылой и беспечной…
И только на излете, налетая
На теплое, кричащее, живое,
Она с небес спускается на землю
И , как ведется, попадает в сердце,
Поскольку пуля — это все же пуля.
И ей, признаться, никакого дела,
Что ты не друг, не враг, а так — прохожий,
Что ты на пять минут, на босу ногу
С котомочкою, на угол за водкой
( Добро бы для себя — а то ведь гости)…
Что дома дожидается, зверея
От ожиданья, лучшая из женщин,
С которой вам давно бы разбежаться,
Но быт, но лень, но глупая привычка
Так прочно держат, а точней — держали …
Ты вечером планировал застолье,
А поутру, конечно же, похмелье,
Подъем — не раньше часу пополудни,
И чашка чая с мыслями о вечном,
Над грудою невымытой посуды.
А новый день, закруженный делами,
Как листьями осенняя аллея,
Нахлынул бы на заспанную кухню
И смыл тебя в эпоху полнолунья,
Где ты один — и чистый лист бумаги.
О, как тебе, тщеславному, хотелось
Порвать тенета будничного круга
И стать неповторимым и великим,
И в памяти насмешливых потомков
Остаться — ну, хотя бы, лет на триста..
Но все, как оказалось, много проще,
И мир честной, сегодня потерявший
В лице твоем великого поэта,
Ученого, художника, артиста,
Навряд ли будет сетовать и плакать.
Все кончено — и что тебе за дело,
Что пуля, как и отмечалось выше
Мечтательная дура, что над вами
Висит луны фарфоровое блюдце,
И бледность разливается по скулам.
Апрель 1997.